Жить мы стали широко. В театры стали ходить, на бархатных креслах посиживаем. В антрактах пиво пьем или шампанским дам угощаем. В общем, не то, что прежде. Широко стали жить. 

 Я вот тоже один раз в театр пошел. Все ходят, и я пошел. «Власть тьмы» постановка называлась. Что, думаю, за власть такая? Любопытство меня разобрало. Надо идти. Прихожу в театр, предъявляю билет. Все как полагается. И сразу меня жажда одолела. У меня всегда жажда, когда в буфете пиво продают. Встал в очередь и от нечего делать этикетки витринные изучаю, прицениваюсь что почем. Читаю: «Бутерброд с сыром 11 копеек. Бутерброд с колбасой 15 копеек. Пиво «Жигулевское» 43 копейки». Стоп! Что, думаю, за чертовщина. Почему пиво такое дорогое? Я вопрос буфетчице, чернявенькой, бойкого поведения дамочке: 

- Почему у вас «Жигулевское» такое дорогое? 

- А это наценка, дорогой товарищ зритель, и плюс стоимость посуды, чтоб не унесли. Выпьете свое пиво, вернете порожнюю бутылочку и возвращу я вам ваши двенадцать копеек. Порядок такой. Так что, не беспокойтесь, пейте спокойненько свое пиво. 

 Ну, раз порядок - никто не спорит. Забрал я бутерброды, бутылочку с пивом, сел за столик, потягиваю пивко из бумажного стаканчика. Сплошное блаженство. Поглядываю себе на публику - хорошая публика. Женщины все больше в джинсах или тонких платьишках. Ни у одной крупногабаритной сумки нет. Мужчины все тоже в обтяжечку одеты, будто материала на брюки не хватило. Куда же, думаю, эта публика собирается бутылки из-под пива засовывать. Тут не только бутылку - носовой платок в карман не положишь. Сразу видно будет. А если нет опасности уноса бутылок, то зачем буфетчица за них деньги выщелкивает? Зачем? И нехорошие на меня тут подозрения нахлынули. Стал я за публикой внимательно наблюдать и - так и есть! Никто пустые бутылки обратно в буфет не несет. Неудобно, видите ли, при дамах с пустыми бутылками носиться туда-сюда. 

- Ты смотри какая картина! - говорю я соседу по столику, рыженькому такому, с усишками, который тоже пивком балуется.- Выходит, что буфетчица за бутылки деньги прикарманивает. Как это называется, хотел бы я знать? 

 Сосед усмехнулся эдак безразлично в усишки и отвечает: 

- Это называется маленький бизнес. 

- Никакой это не бизнес, дорогой товарищ, а чистой воды надувательство. 

- Бросьте вы. Надувательство... - отвечает сосед. - Копеечное дело. 

- Копеечное говорите? - взвинтился я. - А сколько у нее ящиков пива, знаете? Не знаете. А я знаю. Пока, стоял в очереди, сосчитал. Опасался, что не хватит. Так вот - двенадцать ящиков. А в каждом по двадцать бутылок. Помножьте-ка! Это ж около тридцатки в день. Театр работает и по воскресеньям. Это сколько же в месяц? К тысяче подкатывает. А вы: «копеечное...» 

- Это дело каждого: сдавать или не сдавать порожнюю бутылку,- говорит рыженький, встает и уходит, а бутылку на столе оставил. 

 «Ну, нет. Поощрять я это дело не стану. Черта лысого чернявенькая получит с меня эти двенадцать копеек»,- решил я, схватил бутылку и стал протискиваться к буфету. 

- Расступитесь, - говорю, - граждане, мне посуду порожнюю сдать. 

 Тут все как зашумели, зашумели. Вся очередь против меня:

- Перетерпишь, - кричат. - Какой выискался. Уже второй звонок дали. Хоть бы бутерброд перехватить или пирожное с кремом, а то так и будешь все действие натощак. Привык на пустые бутылки опохмеляться. Алкоголик. В магазин беги. Еще успеешь. 

 А буфетчица, вроде бы, и не замечает мою протянутую бутылку. Ноль внимания. Я к очереди: 

- Ладно, хватит базарить. Куда же я с бутылкой денусь? За нее деньги высчитаны. 

- В зал заноси,- говорит один очкастый, который в самом хвосте стоял.- В антракте сдашь. 

 В зал я ее, конечно, не понес - в карман не вошла. Поставил я ее на подоконник и гардиной бархатной прикрыл. Тут третий звонок, и я побежал отыскивать свое место. 

 Весь первый акт я терзался мыслью: не задевалась бы куда бутылочка, потому что сдать я ее решил из-за принципа, а не из-за двенадцати копеек, и пока артисты сцены разыгрывали, я все примерялся, как половчее из ряда выскочить, когда антракт объявят. Еле дождался и ринулся в буфет. Откидываю гардину, смотрю: пусто. Нет моей бутылочки. Тю-тю! И на столиках тоже пусто. Зато за прилавком вся стеклотара по ящичкам расставлена, и моя, стало быть, там. Буфетчица, пока спектакль шел, поработала. Ну, думаю, нет. Шутки. Со мной этот номер не пройдет. 

- Отдайте, - говорю, - товарищ буфетчица, мою порожнюю бутылку. Я ее сдать хочу. 

- Какую такую бутылку? Что вы мне тут поете? Все культурные зрители бутылки свои сдали. Мелочь всю у меня повыгребали. Теперь нечем сдачу сдавать. 

- Я свою вот туда, на подоконник ставил. Не успел до звонка сдать. 

- Что я тут за вашими бутылками присматривать должна? Может, ее кто другой сдал и ваши денежки прикарманил. 

- Кто ж это другой? Кто другой? Видел я все. Никто вам не сдавал бутылок. Все на столах остались. Вы их сами себе сдали и денежки в карман положили.

- В карман? Ты видел? А ну вали отсюда, а то сейчас дружинников позову! Смотри какой! Еще оскорбляет. 

 А уже народу набежало. 

- Отпустите товар! - кричат.- Гоните этого в шею!

- Как тут будешь отпускать,- ангельским голосочком заявила буфетчица,- когда мне тут нервы хотят подпортить.

- Мы ему сейчас сами подпортим, - кричат. - Сквалыге этому! 

- Эх, граждане-граждане! Общественное это дело, - говорю.- Тут с вас незаконно по двенадцать копеек выщелкивают, а вы... сквалыгой обзываете,- и оборачиваюсь к стойке.- А вы, товарищ буфетчица, не смейте прикарманивать деньги за бутылки. В театре работаете. Постыдились бы! Взглянули бы хоть раз на сцену: «Власть тьмы». Это и есть страшная власть денег, в лапы которой вы попали! Опомнитесь, - говорю,- пока не поздно. 

 С этими словами я ушел. Совсем из театра. Не мог больше сидеть. Разволновался я очень. Больше туда не ходил. Не знаю, попали ли мои слова в цель? Если кто будет в театре, поинтересуйтесь: по-прежнему ли высчитывают деньги за бутылку или уже нет? Дошли ли мои слова до чернявенькой?